Виталий Гладкий - Ниндзя в тени креста
Гоэмоном на этот счет сильно не обольщался; он понимал, что пауза будет продолжаться недолго, – головорезам, которые занялись разбойным ремеслом, жизнь не настолько дорога, чтобы цепляться за нее изо всех сил. Они ни во что ее не ставили, так же, как и жизни своих жертв. Конечно, всем пиратам хотелось разбогатеть, изрядно пограбив в южных морях, но их фанатичная вера не предполагала праздновать труса; иншаллах – на все Божья воля.
На удивление, почти все сюрикены достигли цели. Пират был утыкан ими так, словно наткнулся на дикобраза с его длинными иглами. К сожалению, ни одно попадание сюрикена не было смертельным, но осман заревел от боли и, как слепой, начал бестолково размахивать своим клычем во все стороны, забыв о де Алмейде, который скользил по доскам палубы и все никак не мог встать на ноги. Гоэмон подскочил к пирату и мигом прекратил его страдания, вогнав ниндзя-то прямо в незащищенное панцирем горло.
– Теперь я твой должник! – вскричал Фернан де Алмейда, который все видел. – Лихо!
Неизвестно, чем бы закончилось сражение португальцев с турецкими пиратами, но едва де Алмейда произнес свою тираду, как налетел шквал невероятной силы. Похоже, его предвестником служил необычный штиль, благодаря которому гребные суда пиратов сумели тихо подобраться к сонному галеону. Паруса корабля стали тугими, и он мощно рванул вперед, как застоявшийся жеребец, потащив за собой суденышки османов. Раздались испуганные крики пиратов, они начали покидать палубу галеона и рубить веревки, связывающие галиоты и фусты с «Мадре Деуш», и вскоре о недавнем сражении напоминали лишь абордажные крюки, впившиеся в борт португальского корабля, да мертвые тела, разбросанные по палубе, густо окрашенной кровью в алый цвет.
Гоэмон доковылял до веревочной бухты и сел, опираясь о свой ниндзя-то. Его вдруг охватила сильная усталость. Все-таки он еще не совсем оправился от скитаний по морю. Но в душе юного синоби расцветали лилии – он победил! В первом настоящем бою он не пас задних, а сражался наравне с опытными воинами! Гоэмон углубился в свои переживания. Он не замечал суеты, которая воцарилась на галеоне по причине надвигающейся бури. Он вообще ничего не замечал, отключившись от действительности. В этот момент Гоэмон казался себе оперившимся птенцом чайки, который впервые стал на крыло и поднялся над необъятным океаном до самых небес.
Глава 12
Лижбоа
Подстрекаемый любопытством, Гоэмон бесцельно слонялся по улицам и площадям Лижбоа[66]. Так идзины называли свою столицу. Она поразила юношу с первого взгляда – когда галеон вошел в устье реки Тежу и с величавой неторопливостью направился к пристани. На первый взгляд было непонятно, река это или еще океан, потому что Тежу, делая большой плавный изгиб вокруг Лижбоа, разливалась широкой дельтой. И только хорошо присмотревшись, можно было увидеть противоположный берег.
Город раскинулся на семи холмах. Впрочем, плотнее всего застроен был только один; на остальных стояли небольшие домики, издали напоминая игральные кости, кучно брошенные рукой опытного игрока на зеленый бархат, да несколько церквей. Дома сбегали к реке стройными рядами, начинаясь от мощной крепости, венчавшей самый высокий холм. Все они были розовато-пастельных тонов и вместе с красными черепичными крышами придавали городу праздничный вид.
Фернан де Алмейда, с волнением глядя на приближавшуюся столицу Португалии, гордо сказал Гоэмону, нимало не заботясь, поймет он его или нет:
– Лижбоа основан самим Одиссеем! Великий, славный город! Отсюда навстречу славе уходили каравеллы Вашку да Гамы, Бартоломео Диаша, Афонсу д’Албукерки… Дьявол меня побери! Почему я родился так поздно?! Быть первым всегда почетно. А главное, что все первооткрыватели озолотились. Нам же: тем, кто теперь каждодневно рискует жизнью, достаются жалкие крохи! В основном все загребают под себя купцы-марраны. Проклятье!
В ответ Гоэмон лишь молча кивал, поддерживая познавательный для него разговор. Имена перечисленных персон ни о чем юноше не говорили, за исключением Афонсу д’Албукерки. Он перестал делать вид, что португальский язык дается ему с большим трудом. После сражения с турецкими пиратами его «обучение» пошло очень быстро, на удивление капитана «Мадре Деуш» и де Алмейды. Правда, Гоэмон нещадно коверкал слова (хотя и мог говорить по-португальски почти чисто), но понять его можно было.
Он решил, что дальше притворяться тупым нет смысла. Иначе что это будет за слуга, которому господин свои приказы должен объяснять едва не на пальцах? Но все равно лучше иногда делать вид, что чего-то не понимаешь. Это дает время, чтобы обдумать ситуацию и дать верный ответ или начать действовать не в ущерб себе.
Прежде всего Гоэмон побывал на рынке Лижбоа. Он начинался в порту и проникал во все городские улицы, словно щупальца гигантского кальмара. Столица Португалии торговала с утра и до ночи, везде и всем, что душа пожелает. Колониальные товары грудами высились на временных лотках, под навесами и в приличных лавках, откуда выглядывали лица самого разного цвета кожи – от белого, слегка тронутого загаром, до иссиня-черного, как южная ночь. Солидными торговцами большей частью были португальцы, которым принадлежали лавки, марраны, несмотря на свое богатство, скромно ютились под навесами (они в основном занимались оптовой торговлей, приносившей большой гешефт), а мориски – мавры, принявшие христианство, торговали с лотков.
Гоэмона не особо впечатлило количество и разнообразие экзотических товаров; он уже повидал много рынков в разных странах. Но две улицы поразили его до глубины души. Это были Золотой и Серебряный ряды. Золотую улицу сплошь занимали лавки ювелиров, а на Серебряной теснились лавки серебряных вещей. Такого количества изделий из драгоценных металлов юноша нигде не встречал. Улицы сразу же очаровали юного ниндзя малиновым звоном сотен молоточков. Это трудились ювелиры, прямо в своих лавках. День с утра выдался хмурым, но стены домов, которые стояли по сторонам улиц, светились от разнообразных изделий из золота и серебра.
А когда выглянуло солнце, Гоэмону пришлось зажмуриться. На тот момент он как раз добрался до Золотого ряда. Улица была узкой, извилистой, как и многие другие в Лижбоа, дома были о двух-трех этажах, поэтому солнечные лучи заглядывали в ювелирные ряды только ближе к обеду. Но когда это случалось, над городом появлялось сияние. А тем, кто в этот момент решил что-то прикупить или просто поглазеть на изделия португальских ювелиров, приходилось закрывать глаза ладонями, потому как многочисленные золотые кубки, кувшины, блюда, ожерелья испускали такое яркое свечение, что больно было смотреть.
